Слоненок и крокодил. «Слоненок и другие сказки» — Редьярд Киплинг. Приключения старого кенгуру

Это только теперь, милый мой мальчик, у Слона есть хобот. А прежде, давным-давно, никакого хобота не было у Слона. Был только нос, вроде как лепёшка, чёрненький и величиною с башмак. Этот нос болтался во все стороны, но всё же никуда не годился: разве можно таким носом поднять что-нибудь с земли?

Но вот в то самое время, давным-давно, жил один такой Слон, или, лучше сказать, Слонёнок, который был страшно любопытен, и кого бывало ни увидит, ко всем пристаёт с расспросами. Жил он в Африке, и ко всей Африке приставал он с расспросами.

Менье, чей самый известный стиль был найден здесь здесь, достигает наивысшего искусства в этом стиле стилизованных рисунков Ким и индейских мотивов. В турне по всему миру он посетил Индию, что, без сомнения, вдохновило иллюстрации, заказанные для настоящего иллюстрированного издания Кимлинга Ким. Включает в себя сливки урожая изобильного литературного произведения Киплинга, такие как книги Джунглей, «Просто рассказы». «Ким», «Сказки с холмов» и «Баллады бараков».

Красивые кожаные и позолоченные книги. Равномерно связанный в красной кожаной чеканке поверх жестких обложек карточек с надписью с надписью с позолоченной крышкой слона и маленькой свастики в позолоченном кругу, позолоченными украшениями позвоночника, надписью. Все книги в прекрасном ярком состоянии. Один том немного втирался в верхнюю часть позвоночника. Большинство имеют тональный цвет, соответствующий коже, кроме Кима, который намного темнее, чем остальные. Редко бывает так хорошо, как это.

Он приставал к Страусихе, своей долговязой тётке, и спрашивал её, отчего у неё на хвосте перья растут так, а не этак, и долговязая тётка Страусиха давала ему за то тумака своей твёрдой-претвёрдой ногой.

Он приставал к своему длинноногому дяде Жирафу и спрашивал его, отчего у него на шкуре пятна, и длинноногий дядя Жираф давал ему за то тумака своим твёрдым-претвёрдым копытом.

Цифровые изображения можно отправить по запросу. Описание товара: Азиатские образовательные услуги. Книга имеет небольшое количество износа, видимое на переплёте, обложке, страницах. Первое издание, позднее печатание того, что многие считают шедевром Киплинга. Октаво, оригинальная ткань, выбитая черным и позолоченным на переднюю панель, позолоченные названия на позвоночнике, иллюстрированные. Подпись Рудьярда Киплинга на титульном листе. легкое трение к конечностям. Ким разворачивается на фоне Великой игры, политического конфликта между Россией и Великобританией в Центральной Азии.

И он спрашивал свою толстую тётку Бегемотиху, отчего у неё такие красные глазки, и толстая тётка Бегемотиха давала ему за то тумака своим толстым-претолстым копытом.

Но и это не отбивало у него любопытства.

Он спрашивал своего волосатого дядю Павиана, почему все дыни такие сладкие, и волосатый дядя Павиан давал ему за то тумака своей мохнатой, волосатой лапой.

В романе популярный термин «Великая игра» ввел тему о великой силовой соперничестве и интригах. отличается подробным портретом людей, культуры и различных религий Индии. В книге представлена яркая картина Индии, ее изобилующих популяций, религий и суеверий, а также жизни базаров и дороги. многие из них являются шедевром Киплинга, мнение кажется разнообразным в отношении его детской литературы или нет. Названа современной библиотекой как один из 100 лучших англоязычных романов 20-го века. Первое издание, первое впечатление от Кимлинга Рудьярда Киплинга, часто называемого первым современным шпионским романом.

Но и это не отбивало у него любопытства.

Что бы он ни увидел, что бы ни услышал, что бы ни понюхал, до чего бы ни дотронулся, - он тотчас же спрашивал обо всём и тотчас же получал тумаки от всех своих дядей и тёток.

Но и это не отбивало у него любопытства.

И случилось так, что в одно прекрасное утро, незадолго до равноденствия, этот самый Слонёнок - надоеда и приставала - спросил об одной такой вещи, о которой он ещё никогда не спрашивал. Он спросил:

В оригинальной красной ткани издателя с позолоченными надписями на позвоночнике и позолоченном монете слона Ганеша на передней панели. Локвуд Киплинг и 2 страницы рекламных изданий в тылу. Исправьте первое впечатление с Кимом в верхней части списка и «Наулаккой» в конце. Прекрасная копия в состоянии коллекционера. Щиты яркие и чистые, очень слегка ударяются по углам и демонстрируют некоторый запах шеи на краю позвоночника. Связывание плотно и страницы яркие. Тканевая защита над фронтизисом, лишенная слабого смещения.

Размещено в специальном красном сумочке и сорочке. Заклепка каталогизации каталогов в книжном магазине. Незначительное потирание до нижнего края, слабое лиснение на торцы, отличная, необычно яркая копия. Титульная страница, напечатанная красным и черным. Фронтиспис с защитным кожухом и 9 пластинами.

Что кушает за обедом Крокодил?

Все испуганно и громко закричали:

Тс-с-с-с!

И тотчас же, без дальних слов, стали сыпать на него тумаки.

Били его долго, без передышки, но, когда кончили бить, он сейчас же подбежал к птичке Коло- коло, сидевшей в колючем терновнике, и сказал:

Мой отец колотил меня, и моя мать колотила меня, и все мои тётки колотили меня, и все мои дяди колотили меня за несносное моё любопытство, и всё же мне страшно хотелось бы знать, что кушает за обедом Крокодил?

Эта копия из отмеченной коллекции миссис Дж. Как слон получил свой длинный багажник? В своей сказке «Ребенок слона» Рудьяр Киплинг фантастически описывает, как слон получил свой длинный сундук. Первоначально нам сказали, слоны имели короткие носы, но однажды молодой слон оказался слишком близко к реке и подвергся нападению крокодила. Кусая слона на носу, крокодил пытался вытащить его в реку. Когда слон отступил назад, его нос растянулся, пока он не стал сундуком, который мы видим сегодня.

Хотя мы все признаем эту историю как вымысел, эволюционисты использовали один и тот же сюжет, чтобы описать, как жираф получил длинную шею. Эволюционисты обычно учили, что один жираф протянул шею, чтобы достичь далекой листвы, и поэтому у ее потомства были более длинные шеи. Конечно, эволюционисты утверждали, что этот процесс происходил постепенно, причем каждое поколение жирафов имело лишь немного более длинные шейки, чем его предшественник, но идея была такой же. Идея заключалась в том, что любой тип изменений, которые организм претерпел, может быть передан его потомству.

И сказала птичка Колоколо печальным и громким голосом:

Ступай к берегу сонной, зловонной, мутно-зелёной реки Лимпопо; берега её покрыты деревьями, которые нагоняют на всех лихорадку. Там ты узнаешь всё.

На следующее утро, когда от равноденствия уже ничего не осталось, этот любопытный Слонёнок набрал бананов - целых сто фунтов! - и сахарного тростнику - тоже сто фунтов! - и семнадцать зеленоватых дынь, из тех, что хрустят на зубах, взвалил всё это на плечи и, пожелав своим милым родичам счастливо оставаться, отправился в путь.

Например, люди, которые обычно проводили больше времени на солнце и поэтому имели более глубокие загар, имели бы детей, которые были темнее, чем те, кто меньше времени проводил на солнце. Таким образом, эволюционисты, не говоря уже ни о чем, кроме сказки, объясняли все от стволов слонов и шеи жирафов до темных и светлых человеческих рас.

По большей части эволюционисты больше не защищают эту концепцию. Проблема состояла в том, что, хотя эволюционисты утверждали, что шеи жирафов больше выросли из поколения в поколение, никто не мог объяснить, как это произошло. Никто не мог показать шаг за шагом, что заставило бы жирафа с вытянутой шеей пройти на этом участке к своей юности. Наша точка зрения заключается в том, что без звукового механизма, чтобы показать, как это работает, эволюция была и есть не что иное, как сказка. Итак, каков механизм эволюции?

Прощайте! - сказал он им. - Я иду к сонной, зловонной, мутно-зелёной реке Лимпопо; берега её покрыты деревьями, которые нагоняют на всех лихорадку, и там я во что бы то ни стало узнаю, что кушает за обедом Крокодил.

И родичи ещё раз хорошенько вздули его на прощанье, хотя он чрезвычайно учтиво просил их не беспокоиться.

И он ушёл от них, слегка потрёпанный, но не очень удивлённый. Ел по дороге дыни, а корки бросал на землю, так как подбирать эти корки ему было нечем. Из города Грэма он пошёл в Кимберлей, из Кимберлея в Хамову землю, из Хамовой земли на восток и на север и всю дорогу угощался дынями, покуда наконец не пришёл к сонной, зловонной, мутно-зелёной реке Лимпопо, окружённой как раз такими деревьями, о каких говорила ему птичка Колоколо.

Ответ зависит от того, спрашиваем ли мы биолога или палеонтолога. Эволюционные биологи утверждают, что эволюция должна происходить постепенно, с мельчайшими мутациями, происходящими на генетическом уровне и накапливающимися в течение миллионов лет, пока новое существо незаметно выходит из более старого. Эволюционные палеонтологи утверждают, что эволюция происходит быстро, с большими изменениями, происходящими во время эмбрионального развития, так что одно поколение производит отпрыск, значительно отличающийся от самого себя.

На самом деле, ни у биологи, ни у палеонтологов нет механизма эволюции. В то время как биологи не могут понять, не говоря уже о том, чтобы продемонстрировать серию мутаций, ведущих от ящерицы к птице, они гораздо более удобны, утверждая, что процесс происходил с небольшим шагом в течение огромных эонов. Для них это постепенное изменение кажется более вероятным, чем ящерица, рожающая птица. С другой стороны, хотя палеонтологи не могут объяснить, как птица могла вылупиться из яйца ящерицы, они знают, что летопись окаменелостей не указывает на непрерывное постепенное изменение от ящерицы к птице.

А надо тебе знать, мой милый мальчик, что до той самой недели, до того самого дня, до того самого часа, до той самой минуты наш любопытный Слонёнок никогда не видал Крокодила и даже не знал, что это такое. Представь же себе его любопытство!

Первое, что бросилось ему в глаза, - был Двуцветный Питон, Скалистый Змей, обвившийся вокруг какой-то скалы.

Ископаемые - это либо явная птица, либо ящерица. Другими словами, биологи знают, что быстрые изменения невозможны, и палеонтологи знают, что медленных изменений не произошло. В результате не только никто не может шаг за шагом показать, как ящерица может превратиться в птицу, но даже сама основа эволюционного механизма, предложенная одной группой ученых, показана другой группой ложно. Никто никогда не мог объяснить, как может произойти эволюция. В конце концов, если бы ученые могли объяснить, как эволюция может произойти случайно, почему они не смогли пойти в лабораторию и размножить ее нарочно?

Извините, пожалуйста! - сказал Слонёнок чрезвычайно учтиво. - Не встречался ли вам где-нибудь поблизости Крокодил? Здесь так легко заблудиться.

Не встречался ли мне Крокодил? - презрительно переспросил Двуцветный Питон, Скалистый Змей. - Нашёл о чём спрашивать!

Извините, пожалуйста! - продолжал Слонёнок. - Не можете ли вы сообщить мне, что кушает Крокодил за обедом?

Мы могли бы утверждать, что, когда волшебная крестная девушка Золушки помахала волшебной палочкой над некоторыми мышами, они стали мужчинами. Но, если мы не сможем, увидим, как это произойдет, или объясните, как это могло произойти, это не более чем сказка. Генетические мутации - волшебная палочка эволюции. Если мы не сможем объяснить, как эти мутации могут превращать мышей в людей или видеть, как это происходит, какова разница между этой сказкой и эволюцией?

Шестнадцатилетний Редьярд Киплинг вернулся в Индию после несчастного детства и чуть менее несчастного подросткового возраста в Англии, чтобы заняться идеальной работой для преждевременно одаренного, но, возможно, безработного сына империи. Он должен был составлять 50 процентов от редакции, как он описывает в своих мемуарах «Что-то о себе» - «Гражданская и военная газета», газета для англо-индийского общества Лахор.

Тут Двуцветный Питон, Скалистый Змей, не мог уже больше удержаться, быстро развернулся и огромным хвостом дал Слонёнку тумака. А хвост у него был как молотильный цеп и весь покрыт чешуёю.

Вот чудеса! - сказал Слонёнок. - Мало того, что мой отец колотил меня, и моя мать колотила меня, и мой дядя колотил меня, и моя тетка колотила меня, и другой мой дядя, Павиан, колотил меня, и другая моя тётка, Бегемотиха, колотила меня, и все как есть колотили меня за ужасное моё любопытство, - здесь, как я вижу, начинается та же история.

В то время как Киплинг славится своей выдумкой, особенно за его книгу Джунглей и «Просто рассказы», он написал тысячи и тысячи слов журналистики, прежде чем его вымышленный демон, как он его называл, проснулся. Его ученичество помогло ему развить свой особый стиль прозаической прозы, ограниченные пространства, заставляющие каждое слово, которое он написал, рассказывать, переносить, взвешивать, вкушать и, если нужно, обонять.

Именно это безжалостное взвешивание слов позволило Киплингу получить больше слоев смысла, более тонкости и сложности в одной из его коротких рассказов, чем другой писатель мог в целой книге. Журналистика раскрыла творческий гейзер. Вскоре после того, как его редактор отправил его в первую поездку в качестве корреспондента своей газеты, появились короткие рассказы, которые сделают его знаменитым.

И он очень учтиво попрощался с Двуцветным Питоном, Скалистым Змеем, помог ему опять обмотаться вокруг скалы и пошёл себе дальше; его порядком потрепали, но он не очень дивился этому, а снова взялся за дыни и снова бросал корки на землю - потому что, повторяю, чем бы он стал поднимать их? - и скоро набрёл на какое-то бревно, валявшееся у самого берега сонной, зловонной, мутно-зелёной реки Лимпопо, окружённой деревьями, нагоняющими на всех лихорадку.

Многие темы и концепции его коротких рассказов, от предостерегающей истории до идеи ненадежного рассказчика и искупительной невинности детей, впервые выражены в его газетных статьях. Ранняя журналистика Киплинга также раскрывает его очень осужденное отношение к родной Индии: ранние статьи критикуют лень, коррупцию и отсутствие гигиены. Но это также открывает чудо и любовь к огромной, таинственной стране.

Хотя все еще в подростковом возрасте, слова молодого репортера блестяще показывают ослепительное шоу. Первая российская выставка работ итальянского художника эпохи Возрождения Рафаэлло Санцио да Урбино включает в себя восемь картин и три рисунка из Италии. Действия художника должны быть пищей для размышлений, как визуально, так и по содержанию. Алхимия 18-летнего языка Киплинга трансформирует этих гигантских земных зверей, сначала в почти невесомые лодки, качающиеся в море, а затем, бросая вызов физике, они становятся воздушными.

Но на самом деле, мой милый мальчик, это было не бревно, это был Крокодил. И подмигнул Крокодил одним глазом - вот так!

Извините, пожалуйста! - обратился к нему Слонёнок чрезвычайно учтиво. - Не случилось ли вам встретить где-нибудь поблизости в этих местах Крокодила?

Кто также может прочитать этот отрывок и его умышленную ссылку на басни Аравийских ночей, не обращая внимания на мистический «танец слона» Книги Джунглей и Хатхи, которые явились Маугли. Наблюдая за солдатами, сопровождающими наместника, Киплинг репортер признает: «с первого взгляда трудно назначить каждого человека в свой полк», поскольку он признается, что не может видеть много с его точки зрения, удивительного и смелого признания от профессионального журналиста чтобы доказать себя своему редактору по его первому заданию.

Об этом говорилось в другой статье, в которой он признал «массовое незнание» музыки и музыкальной критики в записи вечернего события. Чтобы помочь ему, Киплинг приносит второго неназванного корреспондента, который «действительно знает» об обоих предметах.

Крокодил подмигнул другим глазом и высунул наполовину свой хвост из воды. Слонёнок (опять-таки очень учтиво!) отступил назад, потому что ему не хотелось получить нового тумака.

Подойди-ка сюда, моя крошка! - сказал Крокодил. - Тебе, собственно, зачем это надобно?

Извините, пожалуйста! - сказал Слонёнок чрезвычайно учтиво. - Мой отец колотил меня, и моя мать колотила меня, моя долговязая тётка Страусиха колотила меня, и мой длинноногий дядя Жираф колотил меня, моя другая тётка, толстая Бегемотиха, колотила меня, и другой мой дядя, мохнатый Павиан, колотил меня, и Питон Двуцветный, Скалистый Змей, вот только что колотил меня больно-пребольно, и теперь - не во гнев будь вам сказано - я не хотел бы, чтобы меня колотили опять.

Подойди сюда, моя крошка, - сказал Крокодил, - потому что я и есть Крокодил.

И он стал проливать крокодиловы слёзы, чтобы показать, что он и вправду Крокодил.

Слонёнок ужасно обрадовался. У него захватило дух, он упал на колени и крикнул:

Вас-то мне и нужно! Я столько дней разыскиваю вас! Скажите мне, пожалуйста, скорее, что кушаете вы за обедом?

Подойди поближе, я шепну тебе на ушко.

Слонёнок нагнул голову близко-близко к зубастой, клыкастой крокодиловой пасти, и Крокодил схватил его за маленький носик, который до этой самой недели, до этого самого дня, до этого самого часа, до этой самой минуты был ничуть не больше башмака.

Мне кажется, - сказал Крокодил, и сказал сквозь зубы, вот так, - мне кажется, что сегодня на первое блюдо у меня будет Слонёнок.

5 голосов

Много-много лет тому назад, моя любимая, у слона не было хобота - только черноватый толстый нос, величиной с сапог; правда, слон мог поворачивать его из стороны в сторону, но не поднимал им никаких вещей. В это же время жил на свете очень молодой слон, слон-дитя.

Он был страшно любопытен, а потому вечно всем задавал различные вопросы. Жил он в Африке, и никто в этой обширной стране не мог насытить его любопытства. Однажды он спросил своего рослого дядю страуса, почему самые лучшие перья растут у него на хвосте, а страус вместо ответа ударил его своей сильной лапой. Свою высокую тётю жирафу слонёнок спросил, откуда появились пятна на её шкуре, и эта тётка слонёнка лягнула его своим твёрдым-претвердым копытом. И все-таки молодой слон продолжал быть любопытным. Толстую гиппопотамиху он спросил, почему у неё такие красные глаза, она же ударила его своей толстой-претолстой ногой; тогда он спросил своего волосатого дядю бабуина, почему у дынь дынный вкус, и волосатый дядя бабуин шлёпнул его своей волосатой-преволосатой лапой. А все-таки слоника переполняло ненасытное любопытство. Он расспрашивал обо всем, что видел, слышал, чуял, осязал или обонял, и все дяди и тёти слона-ребёнка только толкали да били его; тем не менее в нем так и кипело неутолимое любопытство.

В одно прекрасное утро, во время приближения равноденствия, любопытный слон-дитя задал новый вопрос, которого раньше никогда не задавал. Он спросил: «Что подают крокодилу на обед?» И все сказали: «Тс!» - громким и опасливым шёпотом, потом начали колотить его и долгое время все колотили да колотили.

Наконец, когда наказание окончилось, слон-дитя увидел птицу колоколо; она сидела в середине тернового куста, который как бы говорил: «Погоди, погоди». И слоник сказал: «Мой отец бил меня; моя мать била меня; мои тётки и дяди меня колотили, и все за то, что я так ненасытно любопытен, а мне все-таки хочется знать, что крокодил ест за обедом?»

Колоколо-птица печально вскрикнула и сказала:

Пойди к берегам большой серовато-зеленой тихой реки Лимпопо, окаймлённой деревьями, от которых заболевают лихорадкой, и тогда узнаешь.

На следующее же утро, когда от равноденствия не осталось и следа, любопытный слон-дитя, взяв сотню фунтов бананов (маленьких, коротких и жёлтых), тысячу фунтов стеблей сахарного тростника (длинных, лиловых), семнадцать дынь (зелёных, хрупких), сказал всем своим дорогим родственникам:

Прощайте, я иду к серо-зеленой болотистой реке Лимпопо, затенённой деревьями, от которых веет лихорадкой, и увижу, чем обедает крокодил.

Все родственники поколотили его просто так, на счастье, и колотили долго, хотя он очень вежливо просил их перестать.

Наконец, слонёнок ушёл; ему было немного жарко, но он этому не удивлялся, ел дыни и бросал корки; ведь поднять-то их с земли он не мог.

Шёл он от города Грегема до Кимберлея, от Кимберлея до области Кама, от области же Кама направился на север и на запад и все время ел дыни; наконец, слон-дитя пришёл к берегу большой серо-зеленой болотистой реки Лимпопо, затенённой деревьями, от которых веет лихорадкой. Здесь все было так, как сказала птица колоколо.

Теперь, моя любимая, ты должна узнать и понять, что до этой самой недели, до этого самого дня, часа, даже до последней минутки любопытный слоник-дитя никогда не видывал крокодила и даже не знал, каков он на вид. Оттого-то ему и было так любопытно взглянуть на это создание.

Прежде всего он увидел двухцветного питона скал; эта огромная змея лежала, окружив своими кольцами камень.

Извините за беспокойство, - очень вежливо сказал слон-дитя, - но, пожалуйста, ответьте мне, не видели ли вы где-нибудь в окрестностях что-нибудь вроде крокодила?

Видел ли я крокодила? - ответил двухцветный питон скал голосом презрительным и злобным. - Ну, что ты ещё спросишь?

Извините, - продолжал дитя-слон, - но не можете ли вы любезно сказать мне, что он кушает за обедом?

Двухцветный питон скал быстро развернулся и ударил слоника своим чешуйчатым, похожим на бич хвостом.

Что за странность, - сказал слон-дитя, - мой отец и моя мать, мой дядя и тётя, уже не говоря о моей другой тёте, гиппопотамихе, и моем другом дяде, бабуине, били меня и лягали за моё ненасытное любопытство, а теперь, кажется, опять начинается то же самое.

Он очень вежливо простился с двухцветным питоном скал, помог ему обвить телом скалу и ушёл; слонику стало жарко, но он не чувствовал усталости; ел дыни и бросал корки, так как не мог их поднимать с земли. И вот слон-дитя наступил на что-то, как ему показалось, на бревно, лежавшее на самом берегу большой серо-зеленой болотистой реки Лимпопо, обросшей деревьями, от которых веет лихорадкой.

А это и был крокодил, моя любимая, и крокодил этот подмигнул одним глазком.

Извините меня, - очень вежливо сказал слон-дитя, - но не видали ли вы где-нибудь поблизости крокодила?

Крокодил подмигнул другим глазом, приподняв из ила свой хвост; слон-дитя вежливо шагнул назад; ему не хотелось, чтобы его били.

Подойди-ка сюда, малыш, - сказал крокодил. - Почему ты это спрашиваешь?

Прошу извинения, - очень вежливо ответил слон-дитя, - но мой отец бил меня; моя мать меня била, словом, меня били все, не говоря уже о моем рослом дядюшке страусе и моей высокой тётушке жирафе, которые жестоко лягаются; не упоминая также о моей толстой тётке, гиппопотамихе, и моем волосатом дяде, бабуине, и включая двухцветного питона скал с его чешуйчатым, похожим на бич хвостом, который бьёт больнее всех остальных; итак, если вам не очень этого хочется, прошу вас не стегать меня хвостом.

Поди сюда, малыш, - протянул крокодил, - дело в том, что я крокодил. - И чтобы доказать, что он говорит правду, крокодил заплакал крокодиловыми слезами.

Слон-дитя перестал дышать от удивления; потом, задыхаясь, опустился на берегу на колени и сказал:

Именно вас я искал все эти долгие-долгие дни. Не согласитесь ли вы сказать, что вы кушаете за обедом?

Подойди поближе, малыш, - сказал крокодил. - И я шепну тебе это на ушко.

Слон-дитя пододвинул свою голову к зубастой пасти крокодила, и крокодил схватил слонёнка за его короткий нос, который до той самой недели, до того дня, часа и до той минуты был не больше сапога, хотя и гораздо полезнее всякой обуви.

Кажется, - сказал крокодил (он сказал это сквозь зубы), - кажется, сегодня я начну обед со слонёнка.

Услышав это, моя любимая, слоник почувствовал досаду и сказал в нос:

Пусти! Мне больно!

Это слон-дитя; крокодил дёргает его за нос. Слоник очень удивлён и поражён, и ему также очень больно, и он говорит в нос: «Пусти, мне больно!» Он изо всех сил старается выдернуть свой нос изо рта крокодила; крокодил же тащит слоника в другую сторону. Двухцветный питон скал плывёт на помощь слонёнку. Чёрные полосы и пятна - берега большой серо-зеленой тихой реки Лимпопо (мне не позволили раскрашивать картинки), и деревья с изогнутыми корнями и восемью листьями именно те деревья, от которых веет лихорадкой.

Ниже этой картинки нарисованы тени африканских животных, идущих в африканский ноев ковчег. Здесь два льва, два страуса, два быка, два верблюда, две овцы и много пар других животных, которые живут среди скал. Все эти звери ничего не значат. Я нарисовал их, так как они мне показались хорошенькими; а если бы мне позволили их раскрасить, они стали бы прямо прелестны.

В эту минуту двухцветный питон скал опустился с берега и сказал:

Мой юный друг, если ты сейчас же не потянешь свой нос изо всех сил, я полагаю, твой новый знакомый, покрытый патентованной кожей (он подразумевал «крокодил»), утащит тебя в глубину этого прозрачного потока раньше, чем ты успеешь проговорить: «Джек Робинзон».

Именно таким образом всегда говорят двухцветные питоны скал.

Слон-дитя послушался питона скал; он присел на задние ножки и стал дёргать свой нос из пасти крокодила; он все дёргал да дёргал его, и нос слонёнка начал вытягиваться. Крокодил же возился и бил по воде своим большим хвостом, так что она пенилась; в то же время он тащил слоника за нос.

Нос слонёнка продолжал вытягиваться; слоник расставил все свои четыре ножки и не переставал дёргать свой нос из пасти крокодила, и его нос становился все длиннее и длиннее. Крокодил же водил по воде своим хвостом, как веслом, и все тянул да тянул слоника за нос; и каждый раз, как только он дёрнет за этот носик, тот сделается длиннее. Слонику было ужасно больно.

Вдруг слон-дитя почувствовал, что его ноги скользят; он так и поехал на них по дну; наконец, говоря в нос, который теперь вытянулся почти на пять футов, слонёнок выговорил: «С меня довольно!»

Двухцветный питон скал спустился в воду, обвил задние ноги слоника как бы двумя петлями каната и сказал:

Неблагоразумный и неопытный путешественник, с этой минуты мы серьёзно посвятим себя важному делу, постараемся тянуть твой нос изо всех сил, так как сдаётся мне, что этот самодвижущийся военный корабль с броней на верхней палубе (этими словами, моя любимая, он обозначал крокодила) будет мешать твоим дальнейшим движениям.

Все двухцветные питоны скал всегда говорят в таких запутанных выражениях.

Двухцветный питон тянул слоника; слон-дитя тянул свой нос; крокодил тоже тянул его; но слон-дитя и двухцветный питон скал тянули сильнее, чем крокодил, и тот, наконец, выпустил нос слона-ребёнка, при этом вода так плеснула, что этот плеск можно было услышать по всей длине реки Лимпопо, вверх и вниз по течению.

В то же время слон-дитя внезапно сел, вернее, шлёпнулся в воду, но перед этим сказал питону: «Благодарю!» Затем он позаботился о своём бедном носе, за который его так долго дёргали, завернул его в свежие банановые листья и опустил в воду большой серо-зеленой тихой реки Лимпопо.

Зачем ты это делаешь? - спросил его двухцветный питон скал.

Прошу прощения, - ответил слон-дитя, - но мой нос совсем потерял свою форму, и я жду, чтобы он сморщился и уменьшился.

Долго же тебе придётся ждать, - сказал двухцветный питон скал. - А все-таки замечу, что многие не понимают своих выгод.

Три дня слон-дитя сидел и ждал, чтобы его нос уменьшился. Но этот нос не делался короче; кроме того, ему приходилось жестоко косить глазами. Моя любимая, ты поймёшь, что крокодил вытянул нос слоника в самый настоящий хобот, вроде тех, какие ты увидишь теперь у всех слонов.

Здесь нарисован слон-дитя в ту минуту, когда он собирается нарвать своим прекрасным новым длинным хоботом бананов с вершины бананового дерева. Я не нахожу эту картинку хорошей, но не мог нарисовать её лучше, потому что рисовать слонов и бананы очень-очень трудно. Позади слонёнка ты видишь черноту, а по ней полосы; я хотел изобразить так топкую болотистую местность где-то в Африке. Большую часть своих лепёшек слон-дитя делал из ила, который доставал именно из этих болот. Мне кажется, картинка станет гораздо красивее, если ты раскрасишь банановое дерево зеленой краской, а слоника - красной.

На третий день прилетела муха цеце и укусила слоника в плечо. Слоник же, сам не понимая, что он делает, поднял свой хобот и его концом убил муху.

Выгода номер один, - сказал двухцветный питон скал. - Ты не мог бы этого сделать своим носом-коротышкой. Ну, теперь попробуй поесть.

Ещё не успев подумать, что он делает, слон-дитя протянул свой хобот, сорвал большой пучок травы, поколотил эти зеленые стебли о свои передние ноги, чтобы сбросить с них пыль, и, наконец, засунул их себе в рот.

Выгода номер два, - сказал двухцветный питон скал. - Ты не мог бы сделать этого своим носом-коротышкой. Как тебе кажется, не слишком ли печёт солнце?

Да, - согласился слон-дитя и, ещё не успев подумать, что он делает, зачерпнул из серо-зеленой болотистой реки Лимпопо ила и намазал им свою голову; из ила получилась прохладная илистая шляпа; вода с неё текла за ушами слона-ребёнка.

Выгода номер три, - сказал двухцветный питон скал. - Ты не мог бы сделать этого своим прежним носом-коротышкой. Ну а что ты скажешь насчёт колотушек, которыми тебя угощали? Опять начнётся прежнее?

Прошу извинения, - сказал слон-дитя, - мне совсем не хочется этого.

Не приятно ли будет тебе поколотить кого-нибудь? - спросил слоника двухцветный питон скал.

Мне очень хотелось бы этого, - ответил слон-дитя.

Хорошо, - проговорил двухцветный питон скал, - ты увидишь, что твой новый нос окажется полезным, когда ты вздумаешь поколотить им кого-либо.

Благодарю, - сказал слон-дитя, - я это запомню, а теперь пойду домой, к моим дорогим родственникам, и посмотрю, что будет дальше.

Слон-дитя действительно пошёл к себе домой через Африку; он помахивал и крутил своим хоботом. Когда ему хотелось поесть плодов с деревьев, он доставал их с высоких ветвей; ему не приходилось, как прежде, ждать, чтобы плоды эти падали на землю. Когда ему хотелось травы, он рвал её с земли и ему не нужно было опускаться на колени, как он делал это в прежнее время. Когда его кусали мухи, он срывал с дерева ветку и превращал её в опахало; когда солнце жгло ему голову, он делал себе новую прохладную влажную шляпу из ила или глины. Когда ему делалось скучно, он пел, вернее, трубил через свой хобот, и эта песня звучала громче, тем музыка нескольких духовых оркестров. Он умышленно сделал крюк, чтобы повидаться с толстой гиппопотамихой (она не была в родстве с ним), и сильно отколотил её хоботом, чтобы посмотреть, правду ли сказал двухцветный питон скал. Весь остаток времени он подбирал с земли дынные корки, которые побросал по дороге к Лимпопо. Он делал это потому, что был очень опрятным животным из рода толстокожих.

В один тёмный вечер слон-дитя вернулся к своим дорогим родственникам, свернул свой хобот в кольцо и сказал:

Как вы поживаете?

Все они были очень рады повидаться с ним и тотчас же сказали:

Подойди-ка поближе, мы отшлёпаем тебя за твоё неутолимое любопытство.

Ба, - сказал слон-дитя, - я не думаю, чтобы кто-нибудь из вас умел драться; вот я умею колотить и сейчас научу вас этому.

Тут он выпрямил свой хобот, ударил двоих из своих милых родственников, да так сильно, что они полетели кувырком.

Чудеса, - сказали они, - где ты выучился такой штуке? И скажи на милость, что ты сделал со своим носом?

Крокодил устроил мне новый нос, и это случилось на берегу большой серо-зеленой болотистой реки Лимпопо, - ответил слон-дитя. - Я его спросил, что у него бывает на обед, а он за это вытянул мой нос.

Какое безобразие! - заметил бабуин, волосатый дядя слонёнка.

Некрасив-то он некрасив, - сказал слон-дитя, - но очень удобен, - и, говоря это, слонёнок обхватил хоботом одну ногу своего волосатого дядюшки, поднял его и посадил в осиное гнездо.

После этого дурной слонёнок долго колотил всех своих дорогих родственников, колотил до тех пор, пока им не стало очень жарко. Они были донельзя удивлены. Слонёнок подёргал своего высокого дядю страуса за его хвостовые перья; поймал свою рослую тётушку жирафу за её заднюю ногу и протащил её через колючий терновый куст; когда его толстая тётка, гиппопотамиха, покушав, отдыхала в воде, он приставил свой хобот к самому её уху, крикнул ей два-три слова, в то же время пустив несколько пузырьков через воду. Но ни в это время, ни позже, никогда никому не позволял обидеть птицу колоколо.

Наконец, все милые родственники слонёнка начали так волноваться, что один за другим побежали к берегам большой серо-зеленой болотистой реки Лимпопо, затенённой деревьями, от которых веет лихорадкой; каждый из них хотел получить новый нос от крокодила. Когда они вернулись домой, они уже не колотили друг друга; дядюшки и тётушки не трогали также и слонёнка. С этого дня, моя любимая, у всех слонов, которых ты увидишь, и у всех, которых не увидишь, есть предлинные хоботы, совершенно такие, какой появился у любопытного слонёнка.